I. У Ф.И. Шаляпина
Прихожу к Федору Ивановичу в назначенный час и застаю его в несколько необычайной обстановке:
На столе перед ним разложены парики. Десятки… Вглядываюсь в них и кажется мне, что это не парики, а скальпы. Да, конечно, скальпы… Вот — скальп с Мефистофеля! Чуть чуть выступают рожки — наросты… Словно две заостренных шишки. Это — скальп с Бориса Годунова. Скальп, характерный настолько, что ошибиться никак нельзя… А вот — скальп с Дона-Базилио, скальп с Дон-Кихота… Скальп с Грозного, скальп с Досифея…
Федор Иванович дает указания парикмахеру-французу:
— На этот парик надо будет наложить немного брильянтину… Этот — чуть-чуть — подзавить… Этот придется переделать…
Парикмахер снимает с шаляпинской головы мерку на парики, бороды, усы, накладные «мефистофельские» подбородки. Тщательно измеряет каждую часть лица сантиметром, выводя на бумажке целые столбики цифр. Эта процедура — довольно сложная, сложная, по-видимому, и сама работа.
Вот уж никогда не думал, что изготовление театральных париков, бород и усов может быть доведено до степени своеобразного искусства… Федор Иванович только что приехал из Швейцарии и уезжает петь в Италию.
— А потом?
— Поеду петь в Германию, в Голландию. Потом — концерт в Париже, а после Парижа думаю отдохнуть немного. А затем, по-видимому, придется ехать в Северную Америку… Все время езжу. Объездил весь мир, не был только в Японии и Китае. Даже в Австралии года два тому назад побывал. Поехал туда с семьей, как бы на прогулку. Спел двадцать два концерта.
Ф.И. рассказывает об Англии и англичанах:
— Люблю я англичан. В них есть какая-то особенно приятная черта: если англичанин кого-нибудь полюбит, то останется неизменным и верным другом того человека на всю жизнь. Первый раз в Лондоне пел я перед войной. Приняли меня тогда англичане хорошо. Прошли года, и когда я последний раз приехал из России заграницу, меня пригласили петь в Лондон. Это должен был быть мой первый концерт заграницей после России. И я тогда задумался: помнят ли меня мои английские друзья? Как они меня встретят теперь? Тот исключительно теплый и ласковый прием, который мне тогда оказали англичане, настолько тронул меня, что словно душу мою отогрели они своей лаской! Этого я не забуду всю свою жизнь…
II. У Н.В. Плевицкой
Под Парижем, в Медое, в двух шагах от террасы Медонской обсерватории, с которой открывается такой чудесный вид на Париж, в номере пансиона принимает меня Н.В.Плевицкая.
Знаменитая, единственная и несравненная исполнительница русских народных песен, — она теперь обратила на себя внимание и как писательница. Ее перу принадлежат две книги, — вернее — тетради, — ее воспоминаний: «Дежкин Карагод» и «Мой путь с песней». Последняя книга только что вышла из печати.
Ее воспоминания, написанные прекрасным, певучим русским языком, необычайно интересны по своему содержанию. Читаете вы их, и перед вами словно на ленте синема, проходит вся былая великая Россия, — так отчетливо, так ярко и так красиво обрисованная талантливым автором этих воспоминаний.
Курские мужики и бабы, деревенские веселые девицы и парни, распевающие звонкие песни, российские монастыри и балаганы, сады и кафе-шантаны, залитая солнцем Ялта, наводненная отдыхающей российской знатью, богачами и царскими красавцами-конвойцами; Нижегородская ярмарка, Петербург и Москва… Купцы, антрепренеры, актеры, меценаты, титулованная знать, губернаторы и градоначальники… Собинов, Шаляпин, Станиславский… Гвардейские генералы, царская свита.
Надежда Васильевна рассказывает мне о последних годах артистических скитаний:
— Пела почти всюду, где есть русские, — в Латвии, Бельгии, Болгарии, Сербии, Чехословакии; была продолжительное время в Америке, только что дала концерт в Париже, а в Париж приехала недавно, — отдыхала на юге Франции, под Ниццей.
— А теперь куда, надежда Васильевна?
— Еду на днях в Белград. А потом — не знаю куда. Приглашают во многие места. Может быть, если получу визу, в Польшу проеду…
— А в Китай не думаете прокатиться? Там русских много. Особенно в Харбине. Да и в Шанхае, в Тяньцзине тоже… не мало.
— Знаю, знаю… От поездки туда я бы не отказалась, только… боюсь очень!…
— Чего же вы боитесь?
— Моря боюсь. Не люблю я воды, укачивает меня. А туда ведь морем надо плыть, и говорят — долго.
— Да, дольше месяца.
— Ах, как страшно! — смеется Надежда Васильевна.
Прощаясь с Надеждой Васильевной я уговариваю ее:
— Не бойтесь моря. Смело поезжайте на Дальний Восток. Там вас сумеют встретить и принять…
III. У М.Ф. Кшесинской — княг. Красинской
В Пасси, в первом этаже большого, новой постройки, дома помещается парижская студия знаменитой балерины Императорских Театров М.Ф.Кшесинской.
М.Ф. Кшесинская замужем за Великим Князем Андреем Владимировичем, а членами Дома Романовых ей дарован титул княгини Красинской.
Помещение студии — светлое просторное. Вдоль стен поручни. Паркетный пол опрыскан водой. Несколько простых стульев по углам. Пианино. Во всю длину комнаты — зеркало.
Ученицы в розовых, лиловых, желтых, синих и голубых слегка тренировочных туниках отдыхают, сделан небольшой перерыв.
Матильда Феликсовна встречает меня с очаровательной улыбкой:
— Сейчас начинаю урок. Если вы не торопитесь, присядьте. Кстати, посмотрите и на успехи моих учениц.
Начинается урок. Матильда Феликсовна в короткой синей плиссированной обке, в спортивном, темных тонов, свитере показывает ученицам очередную фигуру.
— Повторите!
Мелодии Шопена и Чайковского…
Ученицы, — одни легко, сразу же, — другие — повторяя по несколько раз, копируют хореографическое задание своей знаменитой преподавательницы. И видно, что они заразились ее талантом. Младшую группу сменяет старшая.
— Внимание! Повторите еще раз фуэтэ. По-очереди…
Наблюдая за ученицами, Матильда Феликсовна рассказывает:
— Вы не можете представить, насколько молодежь талантлива и прилежна. Какая у них энергия, сколько желания работать!
Чистота ученических фуэте меня, действительно, поражает. Одна ученица четко делает полные 32 фуэтэ.
— Матильда Феликсовна, давно вы с ней занимаетесь?
— Нет.
— Но ведь несколько лет тому назад о балерине, которая выполнила чисто на сцене 32 фуэтэ, писали, как о таланте…
Весь день, с утра до вечера, Матильда Феликсовна проводит в своей студии. Иной раз, изредка, выезжает из Парижа в Ниццу, или в Биарриц. Но и то для того, чтобы организовать там, или принять участие в каком-нибудь благотворительном великосветском вечере. И, конечно, в пользу нуждающихся русских.
Терпсихора русского балета, вызывавшая своим появлением на подмостках Императорских театров восхищение Петербурга и Москвы, — теперь она всецело отдалась одному, близкому ей, делу:
— Подготовить достойные кадры для русского классического балета.
Ник.Покровский
Печатается по изданию: //Шанхайская Заря. № 1360. Воскр. 27.04.1930. — С. 8.